Размышления под "эгидой" ночного Питера

Поздний вечер... Он возвращался с очередной так называемой вечеринки, именуемой
среди тинэйджеров обыкновенным словом пати и, как обычно в такие моменты, на него
стали накатываться некоторые не совсем светлые мысли, мысли, которые никогда надолго
не покидали его и которые никогда не огорчали своего хозяина
однообразностью и предвзятостью... Он шел по этому ночному городу, городу,
который еще Достоевским был удостоен статуса не просто города, а целого живого
существа, чем в сущности своей он и являлся... Огни ночного Питера плавно
отражались на тротуарах, покрытых лужами от недавно прошедшего дождичка,
витринах, пролегающих вдоль дороги магазинов, баров, кафешок и прочих других
мелочах, которые, как правило, не придавали городу никакой особенной красоты, но
в то же время являлись вполне необходимыми элементами городской атрибутики, без
которых просто невозможно представить жизнь современного города-агломерации...
Игра этих рефлекторных отблесков настолько завораживала глаз особенно в такие
вот поздние вечера, когда ещё чуть-чуть времени остается до того, как ночь
вступит в свои законные права и окутает город кромешной темнотой, что еще не
каждый прохожий, который удосужился выйти на улицу в такие вот часы или по
делам или просто так, мог пройти мимо этого сияющего великолепия ночного
города, но не все так жизнерадостно и он это понимал, он понимал, что каждую
минуту в мире умирают сотни людей и далеко не всегда своей собственной смертью:
деньги, наркотики, проституция, мафия - все это было связано между собой и даже
пускай говорят, что в этой цепи есть чья та крыша, но все равно, что может эта
крыша, если у нее ни гроша в кармане не будет, ну а одним-то грошом тут явно
никто не обойдется... Он понимал это, и от этого ему становилось мерзко на душе,
а еще тяжелее ему было от того, что он осознавал причастность некоторых
государственных органов к этим структурам тесно переплетенных между собой "воров
в законе", он понимал, что государство, которое должно оберегать своих жителей,
практически ставило ни во что все их жизни! Было тяжело это осознавать, но живя
в своей собственной стране, только ты сам можешь позаботиться о своей дальнейшей
жизни и никакое государство не поможет тебе, когда ты с голода будешь подыхать
на свою _мизерную_ пенсию и будешь пытаться распродать еще то, что ты еще не
успел распродать, чтобы хоть как-то свести концы с концами... Хорошо, если твои дети
позаботятся о тебе, но для этого их нужно хорошо воспитать, нужно дать им
хороший пример, но кому нужен этот пример?!! Показывая, как надо себя правильно
вести, ты ставишь свое чадо перед очень тяжелым выбором между практически
сумасшедшими, по сегодняшним канонам, принципами праведной жизни, которую ты
удачно смог прожить, и тем заразительным примером большинства, большинства,
которое руководствовалось принципом толпы и принципом кто успел - тот съел,
"съедавших" таким образом все подряд: и "съедобное" и "не съедобное" без
разбора, в надежде на то, что как-нибудь да поможет... Он никогда не хотел
чтобы его сын или дочь руководствовался (лась) такими принципами, так как сам он
всегда старался выделяться из толпы и ни в коем случае не хотел, чтобы его дети
пытались быть такими, как все, и тупо повторять чужие шутки, улыбки, жесты, а
также попытки следовать за кем-то по стилю одежды, музыки, и прочей всячины в
таком разнообразии расплодившейся среди тинэйджеров, он хотел, чтобы его дети
имели свою собственную голову и свои мысли, свои принципы, а не чьи-то случайно
услышанные где-либо... Также не хотелось, чтобы они пошли по пути наименьшего
сопротивления и начали, как многие воровать, обманывать, убивать, грабить,
насиловать... При мысли о последнем его лицо жутко переменилось - это была
гримаса человека, который только что прожевал и проглотил целый лимон, он так
часто встречался с насилием, что от одной мысли об этом ему становилось тошно, около
половины его знакомых девушек так или иначе уже сталкивались с данным
проявлением человеческой слабости, а как еще можно назвать такое?!! Именно
слабость, потому что не получив желаемого "по-хорошему", такие люди обращаются к
данной методе (конечно, если не учитывать полных маньяков), которая по сути своей
является просто жутчайшим преступлением и дело даже не в физической боли, а в
той боли, которая остается в душе человека на всю жизнь... Он просто ненавидел
всех этих подонков, которых так много и в таком "разнообразии" расплодилось на
белом свете, хотя этот свет уже нельзя было назвать белым, он был примерно такого
цвета, каким был оттенок зубов у заядлых курильщиков... Да что тут говорить, этот
мир придуман не нами и не мной лично, но это не дает нам права относится к нему как к
вещи, которая никому не принадлежит и у которой нет хозяина. Так это великое
заблуждение,
и оно ой как дорого стоило и ему в частности, но напоровшись однажды на этот сук,
вторично он делать этого не намеревался и поэтому уже более не боялся за то, что
когда-нибудь так ошибется кто-нибудь еще, кто-нибудь, кто не сможет преодолеть
последствия такой тяжкой ошибки, но, осознав, что помочь он такому человеку все равно
не сможет, отстранился от этой мысли и тихо побрел дальше, любуясь наступающими на
город сумерками, которые как роскошная паранджа окутывали каждую из его задремывающих
клеточек и обволакивая зевак, посмевших пронзить ночную даль своими силуэтами, он шел
и шел, становилось все темнее и темнее, однако этот факт не ухудшал ему настроения,
хотя он и знал, что бродить в такое время достаточно опасно, но все равно на все
воля вышестоящего, да-да, именно этого седого и очень старого старика по имени
Господь, именно таким он себе его представлял - осанистая фигура, королевская
осанка, глаза, содержащие в себе мудрость всего человечества и всего того, что
происходило в мире с начала его создания, седые, косматистые брови с небольшим
изгибом, глаза, изменяющие свою окраску в зависимости от настроения: голубые,
когда он лукавил или шутил, зеленые или темно-зеленые, когда его настроение
было спокойным и уравновешенным, и черные или темно-синие, когда он сердился...
Взгляд бога, по его мнению, должен быть очень выразительным и символичным,
постоянно отражающим все мысли господа по поводу происходящего и в то же время
они никогда не были убийственными; в любом случае бог, в его понимании, умел
хорошо держать себя в руках и никогда не срывался, а просто морально испепелял
зло своим относительно спокойным и буравящим взглядом... Вот таким
представлялся ему бог, и именно таким он себе его представлял в те нечастые
моменты, когда он чувствовал, что должен исповедаться кому-то, и никто, кроме
всевышнего, не может быть лучшим священником в данном случае...
Итак он все шел и шел, пока не наткнулся на какого-то пьянчужку, который, видимо
хватив лишнего, теперь отдыхал рядом с "заботливо" опрокинутой кем-то урной (посмотрев
на него, он подумал, что когда он то же был не далек от этого, но вовремя удержался от
зеленого змия, и теперь живет в свое удовольствие без какого-либо пристрастия к
алкогольной продукции, в большом разнообразии представленной на "нашем" рынке), он
смотрел на него не с презрением, а с большой жалостью, так как знал, как тяжело
отделаться от такой болезни (еще в школе его учительница по химии и биологии
рассказывала, как приобретается алкогольная зависимость и как от нее потом тяжело
излечится), а если честно сказать - практически невозможно, так как разрушенные
нервные клетки, убитые клеточки головного мозга не восстанавливаются, и поэтому должны
с двойной силой оберегаться от таких вот "транквилизаторов"... Hо рассматривать эту
картину в течению длительного промежутка времени было выше его сил, поэтому он тихо
побрел дальше с видом человека, который только что видел, как кто-то погибает, но не
смогшим ему помочь...
Еще было много незаконченных мыслей в голове, но в этот момент он подошел к своему
дому и, повернувшись, напоследок к пережитку старого дня, он послал воздушной поцелуй
во тьму, как будто в ней была сосредоточена целая масса людей, которые только и ждали
этого его жеста, чтобы взорваться бурей криков, оров и свиста... Он повернулся еще раз
и элегантно впорхнул в свою парадную подобно тому, как молодой принц входит в тронную
залу своего отца...

... В пустых окнах полночных трамваев
Уезжают от нас навсегда
Души тех, кого мы не знаем,
Hе узнаем, увы, никогда...

Много боли в земной неволе,
Много страха в холодной тоске,
Все там будем, чего же боле...
Hе спеши к гробовой доске.

Торопиться в прохладу не надо,
Hе руби деревцо на корню...
Сколько слёз за могильной оградой
Я ещё по тебе уроню...

Сколько песен бы спели вместе...
Сколько раз забывали б печаль.
Да теперь ты в далёком месте,
И тебя мне до боли жаль...

То ты скрипнешь калиткой ветхой,
То заплачешь дождём в октябре...
Иль взъерошишь мне голову веткой,
Hа лучистой летней заре...

Время в водах своих уносит...
Я седею с каждым глотком,
Эх мой друг, ну где тебя носит...
Мы ещё ведь с тобой поживём.